I.
Преодоление любых границ, будь то внешние границы или свои собственные, неизменно сопрягается с ощущением иного их предназначения. Дело, кажется, даже не в том, что человек сам по себе существо, полагающее ограничения и лишь поэтому и благодаря этому может их преодолевать, - выход из одних границ всегда сопровождается вступлением в другие. Раз за разом воспроизводя ситуацию границы, человек, в конечном счете, лишь ритуально воссоздает одну единственную грань, грань-напоминание, во власти над которой ему - созданию, сформированному в рамках потока своей наследственности, - изначально отказано. А именно - во власти над границами, которые ему отводят рождение и смерть… Ничто не выводит на поверхность этого простого, по сути, размышления так, как вопросы времени и технологий, претендующих на упразднение и преодоление временных ограничений. Первые непосредственные манипуляции в этой области, совершаемые при помощи био- и генных технологий, несомненно, принадлежат к важнейшим вехам текущей эпохи и являются значительным этапом становления общей темы "границ" внутри культур европейского типа, новым сюжетом в развитии и проживании этой темы. Пожалуй, никогда не была так головокружительно высока цена подобных исследований: человек начинает формировать себя, руководствуясь собственными представлениями. Расшифровывая свое биологическое строение и научаясь его изменять, мы получаем власть над собственной эволюцией. Мы начинаем путешествие в неведомое…

II.
Остается только удивляться, какой мощный импульс в направлении биологизации понятия человека дала молекулярная генетика и родственные ей технологии. Сегодня биологизировать человека склонны не только те, кто приветствует успехи генетики и связывает с ними оптимистические ожидания, но и те, кто следит за ними с озабоченностью, прибегая в своих аргументах к грубому материализму: дескать, от расшифровки генома до явления Франкенштейна всего один шаг и скоро наша судьба будет в его руках. Независимо от полюса переживаний и те и другие задаются массой вопросов. Возьмет ли теперь человечество после тысячелетней зависимости от природы свою судьбу в собственные руки? Не окажется ли человеческая жизнь механическим исполнением программы, которая записана в генах? Как вообще мы собираемся обосновывать в будущем наше понятие человека? "Человек есть то, что задают ему его гены: последовательные соединения аденина, цитозина, тимина и гуанина…" На смену счастью, таланту, личности и уму приходит "генетический шоппинг"; а тот старомодный спор между теми, кто в классической просветительской традиции превозносил самоопределение, и теми, кто повсюду усматривал социальный детерминизм, окончательно исчерпал сам себя. Странный сплав христианства и цифровой эйфории, некая компьютерная набожность объединяют провозвестников Прекрасного Нового Мира. И даже если поддержанием волны эмоций на протяжении последних двух десятков лет старательно руководят некие PR-стратеги, даже если в этой игре бoльшую роль играет маркетинг и борьба за власть, мы не можем отрицать тот факт, что происходящее на наших глазах развитие и есть та самая бионаучная революция, предчувствием которой томилось общество конца ХХ века. И уж кому как не нам, живущим здесь, в России, знать, эмоциональным всплеском какой силы сопровождаются подобные эпохальные события.

III.
Среди наиболее показательных примеров вытеснения генно-инженерных технологий в область хаоса и потенциального бедствия выступают курсирующие время от времени страшные истории о всевозможных уродствах, о гигантских зародышах и прочих ужасах, которые вряд ли имеют нечто общее с реальной действительностью. Эти истории неизменно сопровождаются апокалиптическими страхами перед некими силами, желающими подчинить себе все человечество, всячески "корректируя" и "дублируя" людей, изменяя их ценностную, психологическую и физическую структуру. Надо сказать, что СМИ, являясь идеальной мифологической машиной, с удовольствием подливают информационного масла на костер обывательского сознания. Так, по всем мировым информационным каналам периодически проходят сообщения, подтверждающие самые страшные опасения тех, кто и без того всегда выступал против техники клонирования: в последнем из них было объявлено о рождении первого клонированного ребенка в стенах компании ClonAid.

Другой полюс отношения к био- и генно-инженерным технологиям - это размещение их в области добра, света и радужных перспектив. Весной 1997 года весь мир был оповещен о том, что млекопитающие отныне могут быть клонированы с помощью методов трансплантации ядра. Посредством переноса клеточного ядра из взрослой клетки в яйцеклетку, освобожденную от собственного клеточного ядра, коллективу отдела генных исследований Рослинского института в Шотландии удалось вырастить живой идентичный организм - уже всем известную Долли. Поскольку методики, апробированные на овечке и ее многочисленных предшественниках, позволяют создавать клоны взрослых организмов (хотя и с множественными отклонениями в протекании беременности), был сделан вывод, что они в принципе применимы и к людям. А это по меньшей мере означает, что человеческий разум оказался на пороге новой эпохи в своем существовании, когда всерьез ставятся вопросы о преодолении лимитов индивидуальной продолжительности человеческой жизни.

Органичной составляющей "строительного плана жизни", по ироничному определению самих ученых, стала грандиозная работа по секвенированию последовательностей ДНК (т.н. расшифровка генома). В год пятидесятилетия открытия структуры ДНК было объявлено о досрочном завершении проекта - имеющиеся фрагменты генома покрывают его более чем на 99%. В США Крэг Вентер и его коллеги по Celera, конкурировавшие в деле расшифровки генетической информации с общественным проектом по геному человека, нарисовали весьма радужную перспективу практического применения этой информации. Первые публикации в масс-медиа двух-трехлетней давности были полны уверенности в победе: американский президент даже назвал расшифровку генома "самой удивительной картой, которую когда-либо составлял человек". И журналисты, и ученые смело утверждали, что теперь с наследственными болезнями будет покончено, человечество одержит победу над раком и СПИДом и не будет никаких преград для создания вакцин против любых болезней…

IV.
Вне зависимости, так ли это окажется на самом деле или не так (а большинство ученых склоняются к тому, что все далеко не так оптимистично), если действительно удастся на практике отработать результаты этих фундаментальных исследований, тогда применение описанных технологий вкупе с расшифровкой генного кода человека обернутся настоящим благом для человечества. Можно будет говорить - а некоторые и уже говорят - о фазе стремительного расширения творческих возможностей человека, мало того - самой его сущности, демонтирующей и раздвигающей границы. Подобные исследования позволят упорядочить громадный хаос культурной информации, ориентироваться в ней, дадут много новых знаний о происхождении и будущем человеческого рода. Они углубят наше понимание развития и функционирования человеческого тела, а тем самым и приобретенных индивидуальных особенностей, поскольку последние имеют генетическую основу. Эти биологические достижения наверняка положат конец долгим ожиданиям коренного и сущностного преображения человека, прорыва в духовные измерения к свободе и равенству…

Таков или примерно таков пафос всеобщих ожиданий. Кем-то, помнится, это все уже сулилось человеку - и это было христианство. Действительно, в отношении к био- и генно-инженерным технологиям, как это ни странно, очень узнаваемы христианские архетипы. Впрочем, странного здесь совсем немного, ибо они также являются мифологическим пластом общекультурного сознания. Важно другое - как переживается на массовом, общекультурном - мифологическом уровне - идея био- и генных технологий. А она на этом уровне насыщается значениями, содержаниями, обертонами, приличествующими магической силе. Другими словами, био- и генные технологии в массовом переживании воспринимаются как нечто неуловимое, не вполне в своем устройстве понятное, что нельзя пощупать и ухватить руками, но с помощью чего можно влиять на вещи и людей, и даже изменять их состав и сущность. Коллективные страхи, эйфории и очарования здесь соединяются воедино, но не по принципу "хорошо - плохо" или "правда - неправда", а по своему происхождению, так сказать, первоисточнику, поскольку все эти феномены были и продолжают порождаться одним мифологическим полем. Ведь миф на то и миф, что способен порождать культурные и интеллектуальные явления, вообще формы поведения - самого разного порядка, которые начинают функционировать в качестве элементов механизма защиты границ, позволяющих культуре быть самой собой.

V.
Одной из задач этой книги было обратить внимание на стратегии современного искусства и подчеркнуть их особенности на общем фоне культурных рефлексий по поводу развития био- и генных технологий. Рассмотрение этих стратегий в едином социально-художественном контексте в первую очередь важно для того, чтобы в полной мере зафиксировать предпосылки зарождения нового художественного феномена. Уже давно никто не рискует задать неугодный вопрос, а что, собственно говоря, современного в окружающем нас "современном искусстве"? Чем отличается это искусство от, скажем, масс-медийных или корпоративных культурных практик? Стремится ли оно стать торговой маркой, еще одной услугой на широком рынке услуг "геномного театра", где рано или поздно в свои права вступают могущественные три "К" (коммерция, конкуренция, корпорация)? Сегодня мы являемся свидетелями того, как некогда радикальные художественные практики поэтизируются (другими словами - банализируются и тиражируются) в культуре и средствах массовой информации. Идеи социальной критики и защиты от прогресса посредством все возрастающего уровня технологизации (классический авангардистский проект) в полной мере восприняли СМИ, видео и кинематограф, обслуживающие общество, ориентированное на смену впечатлений. Это особенно видно на примере биотехнологической темы - произведения геномного китча буквально захлестнули телевидение, выставки и прессу, восприняв те функции, от выполнения которых давно отказалось искусство. В определенный момент на фоне буйства и разгула поп-культуры стало очевидно, что если художник "делает" искусство в традиционном смысле слова, искусно манипулируя профессиональной и маркетинговой палитрой, то он не признается "настоящим" художником. В нынешних условиях геномной культуры предметом интереса становятся те художественные стратегии, цель которых заключается в запрете на практику самого искусства de facto, в переходе от озабоченности "большим лингводискурсом" и интерпретационными практиками к прямой операционной деятельности, где технология оказывается напрямую связанной с целевым состоянием организма, всем комплексом его закономерностей и разнообразием индивидуальных проявлений. Исходя из этого формулируется главная задача художника нового времени - преодолев соблазн искусства, делать неискусство, прямо или косвенно служащее искусственному поддержанию живой организации. Другими словами, перед художественным сообществом ставится перспективная задача овладения одной из важнейших совокупных технологий создания биотемпоральных представлений реальности, а именно - технологией управления рисками. При этом особенность настоящего времени заключается в том, что наступивший век "наук о жизни" сулит возможность снятия границ искусства и неискусства в принципе, посредством преодоления, пожалуй, самой главной грани - грани существования и несуществования человека, преодолением смерти как таковой. А поскольку для искусства во все времена был важен именно этот и только этот вопрос, то можно считать, что с некоторого момента разговору о соотношениях "искусство" - "жизнь" дан обратный отсчет с заменой этой пары слов единым понятием - "Реальность".

VI.
В 1998 году молекулярный генетик Уильям Гелбарт в своем интервью, опубликованном в журнале "Science", заявил: "Ген как концепция больше не существует". Что это значит для широкой публики, сфера интересов которой располагается вне мира науки? В первую очередь, это значит, что современное общество вступило в новую постбиологическую фазу развития науки и техники, характеризующуюся переходом научных исследований на уровень наномасштаба. Это значит также, что целый ряд научно-технологических направлений (биомедицина, генная инженерия и т.д.) перерос границы своего смыслового поля и готов выступить в качестве объекта эстетизации в обществе. Соответственно, уже в ближайшее время появится ряд художников, работающих с тематикой влажных медиа (пиксели+молекулы) в различных социальных областях. Уходя от экзотических вопросов sci-art'a, обобщая, можно сказать, что на очередном технологическом витке актив современного искусства пополнится развернутой обоймой художественных стратегий, которые, в свою очередь, выдвинут целый перечень системных требований в отношении новых технологий восприятия. Конечно же, это не означает, что каким-то образом изменится зритель, - в первую очередь изменится его отношение к воспринимаемому миру, он станет активным персонажем мира произведения и получит возможность его изменять. Рой Эскотт, один из пионеров британского электронного искусства, называет создание подобной художественной реальности сочетанием трех VR:
1). валидативной реальности, основанной на реактивной технологии механики Ньютона;
2). виртуальной реальности, использующей интерактивную цифровую технологию;
3). вегетативной реальности, использующей психоактивную plant-технологию, основанную на принципах этноботаники. Одновременное существование зрителя в этих санкционированных художником реальностях должно развить у него состояние некой метанойи, "креативной шизофрении", т.е. состояния, когда зритель по отношению к изображению будет и внутренним и внешним зрителем одновременно. Таким образом, наступление эпохи "наук о жизни" указывает на возможность дальнейшего размывания границ между различными состояниями сознания, между концепцией и конструированием, между пониманием и реализацией наших повседневных желаний.

Дмитрий Булатов,
куратор проекта.